Синдром когнитивной дисфункции у собак

Весь контент iLive проверяется медицинскими экспертами, чтобы обеспечить максимально возможную точность и соответствие фактам.

У нас есть строгие правила по выбору источников информации и мы ссылаемся только на авторитетные сайты, академические исследовательские институты и, по возможности, доказанные медицинские исследования. Обратите внимание, что цифры в скобках ([1], [2] и т. д.) являются интерактивными ссылками на такие исследования.

Если вы считаете, что какой-либо из наших материалов является неточным, устаревшим или иным образом сомнительным, выберите его и нажмите Ctrl + Enter.

Такое состояние, которое иногда называется синдромом старой собаки, — это недавно распознанное заболевание, представляющее собой что-то похожее на болезнь Альцгеймера у людей. У собак с синдромом когнитивной дисфункции мозг проходит ряд изменений, которые приводят к снижению умственных способностей, связанных с процессами мышления, распознавания, памяти и приобретенными поведенческими навыками. Пятьдесят процентов собак старше 10 лет имеют один или более симптомов синдрома когнитивной дисфункции. Когнитивная дисфункция — это прогрессирующее заболевание с усилением признаков старческого (сенильного) поведения.

Дезориентация является одним из принципиальных симптомов синдрома когнитивной дисфункции. Собака, кажется, теряется в доме или во дворе, забивается в угол, под или за мебель, с трудом находит дверь (натыкается на косяк или идет не в ту дверь), не узнает знакомых людей и не отвечает на устные команды или собственное имя. В таких случаях необходимо исключить потерю зрения и слуха.

Могут нарушаться режим сна и активности. На протяжении суток собака спит дольше, но ночью — меньше. Снижается уровень целенаправленной активности и учащается бесцельное скитание. Собака с расстройством когнитивных функций также может вести себя компульсивно, с движением по кругу, тремором, тугоподвижностью и слабостью.

Кроме того, страдает дрессура. Собака может мочиться и/или испражняться в доме, иногда даже на виду у своих хозяев, и может реже проситься на улицу.

Часто взаимоотношения с членами семьи становятся менее интенсивными. Собака требует меньше внимания, часто уходит, когда ее гладят, выказывает меньше энтузиазма, когда с ней здороваются, и может больше не воспринимать членов своей семьи. Отдельные собаки могут требовать контакта с человеком 24 часа в сутки.

Некоторые из этих симптомов могут развиваться вследствие связанных с возрастом физических изменений, а не когнитивной дисфункции. Единственной причиной таких поведенческих изменений могут быть такие медицинские состояния, как рак, инфекционные заболевания, органная недостаточность или побочные воздействия медикаментов, или же они могут ухудшать основное заболевание. Должно проводиться диагностирование и исключение этих медицинских проблем до того, как сенильные симптомы сделают свой вклад в развитие синдрома когнитивной дисфункции.

Исследования в области старения собачьего мозга выявили достаточно большое количество патологических симптомов, которые могут отвечать за многие симптомы синдрома когнитивной дисфункции. Белок, который называется В-амилоидом, откладывается в белом и сером веществах головного мозга и формирует бляшки, которые приводят к смерти клеток и уменьшению мозга. Были описаны изменения многочисленных нейромедиаторных химических веществ, включая серотонин, норэпинефрин (норадреналин) и допамин. Кроме того, в мозге старых собак снижается уровень кислорода.

Не существует специфических тестов для выявления синдрома когнитивной дисфункции. Количество симптомов, которые появляются у собаки, и тяжесть сенильного поведения являются важными элементами для постановки диагноза. МРТ может показать определенный уровень уменьшения мозга, но это обследование проводится редко — только если есть подозрение на опухоль мозга. Знание диагноза облегчает понимание поведения собаки.

Лечение: было показано, что препарат Аниприл (селегинил), который у людей используется для лечения болезни Паркинсона, существенно улучшает симптомы и качество жизни многих собак с синдромом когнитивной дисфункции. Медикамент дается один раз в день в виде таблетки. Поскольку в настоящее время доступно медикаментозное лечение, при появлении поведенческих изменений у стареющей собаки очень важно обратиться за консультацией ветеринара.

Дополнительные положительные эффекты могут быть достигнуты при кормлении собаки по терапевтической диете для собак c возрастными изменениями головного мозга (Hill’s b/d). Эта диета с дополнительным количеством антиоксидантов была специально разработана для пожилых собак. Такие собаки также могут ощутить улучшение при лечении акупунктурой и китайскими травами.

[1], [2], [3]

Как жить с навязчивыми мыслями?

У человека с обсессивно-компульсивным расстройством (ОКР) постоянно есть навязчивые мысли — обсессии. От них он пытается избавиться такими же навязчивыми действиями — компульсиями. Например, постоянно моет руки, прибирается, раскладывает вещи на столе в определенном порядке. Вылечить ОКР нельзя, но можно научиться справляться с симптомами. Для этого надо ходить к психотерапевту и регулярно принимать антидепрессанты или другие лекарства, которые прописал врач. Так поступает Дори, которая живет с диагнозом ОКР, а также тревожным и биполярным расстройством.

Меня зовут Дори, мне 24 года. Четыре года назад у меня диагностировали обсессивно-компульсивное расстройство. Эти четыре года я лечусь, но избавиться от ОКР полностью невозможно.

Когда появились симптомы

Обсессивно-компульсивное расстройство — это заболевание, когда постоянно появляются навязчивые мысли, которые ты не контролируешь. Чтобы от них отвлечься, я начала выполнять определенные действия, ритуалы. Например, у меня дома всё должно быть идеально чисто. Когда вижу грязь на скатерти, мне кажется, что если я сейчас же ее не ототру, произойдет очень страшная беда.

Это началось в 10 лет, в пятом классе. Всё на парте должно было лежать аккуратно. Вся домашка должна была быть сделана. В столовой я всегда стучала под столом десять раз и только тогда начинала есть. Я сидела одна, потому что была одиноким ребенком, и никто этого не замечал.

Всегда было прекрасное ощущение, что если я сейчас что-нибудь сделаю, то день пройдет хорошо. Сначала это проявлялось в безобидных вещах вроде «Если я сейчас получу хорошую оценку, то всё будет хорошо. Если у меня будет счастливый билетик в автобусе, то всё будет хорошо».

Думаю, что эти ритуалы стали последствием детской травмы. Я росла в сложной семье, у меня бабушка-алкоголик и не было отца. Мне нужно было очень многое делать самой. Я постоянно оказывалась в травматических ситуациях и лет в десять начала думать, что надо что-то исправить, что-то сделать, как-то это поменять. Я хотела обрести контроль над ситуацией, и это завело меня слишком далеко.

На учебе в школе это сказывалось не фатально, потому что заболевание только формировалось. Тем более в школе поощрялось, что у меня всё лежало аккуратно и я старалась ничего не мять. Такова школьная система: когда всё на месте — это хорошо. В жизни всё немного иначе.

Когда я решила пойти к врачу

В университете ОКР стало выражаться в новой форме помимо привычных для меня ритуалов. Я стала тревожно относиться к тому, что не дочитываю списки литературы. А вдруг мне попадется то, что я не читала? А вдруг именно от прочтения этой книги зависит мое благополучие, и не только учебное? Пойду почитаю еще. Эти проявления я не восприняла как тревожный сигнал. Решила, что стараюсь учиться хорошо, контролирую свой учебный процесс.

Еще у меня появился новый ритуал — я начала маниакально стирать. Мне казалось, что если хотя бы одна вещь окажется не постиранной по определенным правилам, то тогда всё немедленно вокруг меня рухнет. Чистота стала залогом того, что всё в порядке.

Кожа на руках сильно испортилась и высохла, потому что я не могла просто закинуть вещи в машинку. Я обязала себя стирать руками. Одежду драила до тех пор, пока она не начинала скрипеть от чистоты.

Я поняла, что не могу заниматься больше ничем кроме стирки. Я бежала домой только постирать. В тот период мне стало понятно, что это всё. Я приехала на конечную станцию и поезд дальше не пойдет.

В 20 лет я начала ходить к психотерапевту. Изначально я пришла с суицидальными мыслями, у меня были попытки суицида. Я вообще не подозревала, что это может быть ОКР. Я была уверена, что всё дело в моей депрессии. В конце концов, мне трудно жить, а то, что я связана чередой ритуалов и неотступных мыслей… Разве это не норма? Да, я складываю все вещи у себя в шкафу и столе в правильный порядок, но я же просто делаю уборку.

Мой первый психотерапевт работала только с депрессией, так что тогда ОКР мы не заметили. Я узнала о нем от второго психотерапевта.

Я сменила психотерапевта, потому что переехала в другой город, и вот она на первом сеансе сказала: «Дорогая Дори, давайте вы еще сходите к психиатру. Возможно, вам назначат лечение». И я пошла. У меня не было сил разбираться самой, потому что в целом мне не очень хотелось жить.

Сначала психотерапевт ошиблась в диагнозе и сказала, что у меня депрессивное расстройство. Я начала пить антидепрессанты, но мне они не подошли. Из-за таблеток я скатилась в гипоманию.

Гипомания — состояние, похожее на манию. Человек с гипоманией очень возбужден, раздражителен и говорлив.

Я записалась к психиатру, и он обнаружил, что у меня биполярное расстройство. Потом психиатр стал разбираться дальше и диагностировал у меня ОКР.

Когда мне подтвердили все диагнозы, я пришла к психотерапевту на очередной сеанс и спросила: «То есть всё? Я схожу с ума и всё такое прочее?».

На психотерапии мы еще очень долго разбирались с тем, как я ощущаю диагнозы. Мне казалось, что это штамп. Психотерапевт помогла мне осознать, что в самом диагнозе ничего плохого нет, а вот в проявлениях расстройства — есть. Но это можно скорректировать.

Я перестала использовать антидепрессанты и больше их не принимаю, потому что практически все они приводят меня к суицидальным мыслям. С таблетками я возилась очень долго, подбор медикаментов оказался сложным.

Сейчас я продолжаю ходить на психотерапию и принимаю препараты для лечения биполярного расстройства.

Как я рассказала об ОКР близким

Маме я рассказала сразу. Психиатр мне сказала: «Полежать в стационаре не хотите?» Я сказала, что не хочу, и подумала: «М-м, в случае чего я ещё и в стационар полечу, вот это перспективы». Позвонила маме: «Психиатр предлагает в психиатрическом стационаре полежать». Она говорит: «Что произошло?» И так я ей всё рассказала.

Мама не хотела верить в диагнозы и иметь с этим дело. Я могу ее понять. Только что у нее была нормальная дочь, а теперь эта дочь совершенно не нормальная. Но к тому моменту, как я рассказала маме об ОКР, биполярке и обо всем остальном, она уже сталкивалась с тем, что я пыталась себя убить. Она всё еще не хотела это принимать, но уже была не удивлена. Просто оказалось, что это не временный этап жизни.

Она начала подозревать другое — ей казалось, что меня лечат неправильно и я хожу к шарлатану вместо врача. Мама хотела сама найти мне специалиста, который сказал бы правду. Но правда была в том, что мне нужна медицинская помощь и прятаться от этого — не выход.

Своих друзей я предпочла от этого держать подальше, пока ко мне не пришла подруга и не спросила: «Ну что у тебя, опять стирка?» Я ей ответила: «Влада. Я. Не могу. Перестать. Стирать. Во-первых, у меня депрессия. Походу, у меня ОКР. Походу, у меня биполярное расстройство. Я. Не могу. Перестать. Это. Делать. Если я перестану стирать, случится беда. Произойдет что-то непоправимое, я не могу избавиться от этого страха. Поэтому я делаю всё, что в моих силах».

У моей подруги Влады психологических знаний было больше, чем у меня. Она постаралась меня успокоить и объяснила, что с этим можно жить. Благодаря ее поддержке мне стало легче рассказывать людям об ОКР.

Я стала рассказывать другим друзьям об ОКР. Они сразу прекратили спрашивать: «Чего ты стучишь? Чего ты стираешь?» Это было очень круто, потому что мне перестало быть настолько стыдно, насколько мне было каждый раз, когда на это обращали внимание.

Сейчас, когда я знакомлюсь с людьми и начинаю с ними сближаться, я сразу им говорю об ОКР. Если начинаются романтические или просто близкие отношения, я рассказываю об этом, чтобы у человека было время пожить с таким фактом и решить, нужно ли ему это всё. Это важно, потому что я не могу дать гарантии, что у меня не начнутся сильные задвиги. Они в любой момент могут начаться, если будет сильный стресс, потому что я всё еще сталкиваюсь с симптомами ОКР.

Так и говорю: «Ребятки, у меня ОКР. Сейчас я объясню, что это». Пока рассказываю, стараюсь это немного обсмеять, чтобы не уходить в то, что глубоко внутри.

Как помочь человеку с ОКР

Самое важное — не стыдите человека с ОКР и не показывайте на него пальцем. Не говорите ему дурацкое: «Просто перестань это делать». Дайте ему постирать, проверить розетки или сделать то, что ему сейчас нужно. Постарайтесь не комментировать эти действия, если вас не просят.

Иногда я прошу близких: «В моей голове крутится ужасная картинка, скажи мне, что я никогда этого не сделаю! Скажи мне, что я достаточно сильная, чтобы справиться, и дальше мы говорить об этом не будем».

Спрашивайте у вашего друга или близкого с ОКР, уместно ли шутить про это? Как он отнесется к той или иной реплике? Какие комментарии он готов принимать по поводу расстройства и готов ли принимать их вообще?

Задавайте эти вопросы именно тому, кто напротив вас. Все люди разные и реагируют на одни и те же слова тоже по-разному. Я, например, сейчас воспринимаю шутки по этому поводу, а другой человек с ОКР это может не воспринять. Решать нужно коммуникацией.

Как я воспринимаю свое заболевание

Восприятия заболевания различались тогда и сейчас. Когда я только получила медицинский диагноз, то воспринимала это как конец света. Как будто кто-то подтвердил, что я официально не справилась с поставленной задачей. Не справилась с жизненными испытаниями, и теперь я психически больная.

Потом я пыталась себя убедить, что, например, сегодня же прошло помягче. Значит, я с этим быстро разберусь и от таблеток можно будет отказаться.

Сейчас я смотрю на это так: многие люди живут с хроническими заболеваниями. Моя мама пожизненно будет пить таблетки, потому что у нее очень больной желудок. А я буду пожизненно пить таблетки потому, что у меня не очень здоровая психика. И это просто факт, с которым мне нужно иметь дело. Ничего фатального не происходит, я не становлюсь более плохой или странной.

В самом начале терапии я воспринимала себя как очень слабое существо. Если в лоб говорят, что тебе нужны какие-то ритуалы, чтобы контролировать мир вокруг себя, начинает казаться, что ты слабый. Сейчас я думаю, что это показывает, как мой мозг продолжает сражаться.

Я больше, чем мое заболевание. Я достаточно сильный человек, чтобы бороться не только с бытовыми проблемами, но и с ОКР тоже. Я справляюсь, и это клево.